Read an Excerpt
На дебаркадере одного из московских вокзалов шумно двигалась взад и вперед пестрая, разноголосая толпа. Окрики артельщиков, быстро и ловко сновавших с тюками и тележками, мимолетные отрывки обыкновенных вокзальных разговоров, шарканье нескольких сот ног о плитяной помост, -- все это, вместе с шипением машины, сливалось в утомляющую своим ритмическим однообразием суету.
У дверей вагона второго класса стояли трое молодых людей, в нетерпении ожидая третьего звонка.
Один из них, полный брюнет с выхоленным барским лицом, пробегал газету, дымя дорогой сигарой; другой -- высокий, тонкий и гибкий, как хлыст, франтик, который как будто только что сорвался с первой страницы юмористического листка, -- так много было в его фигуре, начиная с монокля и красной гвоздики в петлице и кончая удивительно узкими носками желтых ботинок, особенной, свойственной людям этого рода, вычурности, -- держал под руку третьего, смуглого красавца в инженерной форме, с дорожной сумкой через плечо.
Все трое, по-видимому, сильно скучали и лишь изредка перебрасывались вялыми замечаниями.
Между ними было очень мало общего: случайно попавши на вокзал, они теперь сильно тяготились друг другом и в особенности неизбежной сценой прощания, где каждому предстояла неприятная обязанность притворяться растроганным.
К тому же они имели несчастье попасть на вокзал за целый час до отхода поезда, и все те разговоры, которые обыкновенно ведутся в этих случаях и которые способны своею неестественностью только раздражать нервы, уже давно были переговорены.
Неловкость этого положения особенно сильно испытывал на себе уезжающий инженер -- Александр Егорович Аларин. Он любил шумную, кипучую жизнь вокзалов, любил смешаться с толпой, прислушиваясь и приглядываясь к ней, чувствуя себя в это время бодрым и веселым; но двое приятелей, которые встретились с ним случайно за обедом в "Славянском базаре" и после нескольких бокалов почувствовали, что не могут отпустить его не проводивши, связали его по рукам и ногам и испортили его расположение духа.
Раздался третий звонок, и у каждого из молчаливых приятелей вырвался вздох облегчения.
Суета на платформе заметно усилилась.
-- Ну, садись, Саша, садись, пожалуйста, -- заторопился внезапно оживившийся франтик с моноклем. -- Знаешь ведь, как курьерские поезда трогаются. Пиши же, смотри!..
Но ему стало неловко от собственных слов, так как, даже при самом искреннем желании, у него с Алариным не могло найтись никаких общих интересов. Он замолчал и полез целоваться, оставляя на губах Аларина запах фиксатуара, которым были намазаны его усы.
У полнолицего брюнета нашлось больше такта. Он молча широко улыбнулся, показав великолепные вставные зубы, и крепко стиснул руку Аларина. Он радовался тому, что сейчас кончится тяжелое и неловкое положение и он опять станет господином своего времени. Аларин понял его без слов и отвечал таким же красноречивым рукопожатием.
Паровоз свистнул, шум мгновенно возрос до галдения, застучали буфера вагонов, точно кто-то раза два встряхнул огромными железными цепями, и поезд тронулся.
Аларин высунулся из окошка. Его приятели махали платками, и ему казалось, что он вследствие этого обращает на себя общее внимание, но он, преодолевая смущение, махнул им, в свою очередь, фуражкой.
"И для чего эта комедия? -- думалось ему. -- Ведь мы все трое очень рады, что отделались друг от друга. Для чего ж это?"
Но в силу чего-то бывшего сильнее его здравого смысла, он продолжал махать фуражкой до тех пор, покуда не затерял своих приятелей в густой толпе, покрывавшей платформу. И как только их совсем не стало видно, он опустился на диван. ...
