eBook
Available on Compatible NOOK devices, the free NOOK App and in My Digital Library.
Related collections and offers
Overview
Сочинения писателя-демократа А. И. Левитова содержат присущий «разночинной» литературе 1860-х годов интерес к «маленькому» человеку — герою из народа. Знание «души народной», ярко выраженное лирическое дарование писателя определяют то чувство любви и сострадания, которым пронизаны его «степные» и «трущобные» очерки. Aleksandr Levitov – Peterburgskij sluchaj
Product Details
| ISBN-13: | 9781784229368 |
|---|---|
| Publisher: | Glagoslav E-Publications Ltd |
| Publication date: | 01/08/2014 |
| Sold by: | Barnes & Noble |
| Format: | eBook |
| Pages: | 63 |
| File size: | 1 MB |
| Language: | Russian |
About the Author
В 1860 г. Левитов поселяется в Москве. Печататься Левитов начал с 1861 г. в различных московских и петербургских газетах и журналах ("Московский вестник", "Русская речь", "Зритель", "Развлечение", "Библиотека для чтения", "Время", "Современник" и др.), иногда под псевдонимами: Ивана Сизова — в "Искре", Гиероглифова — в "Русском мире".
В 1865 г. рассказы и очерки Левитова: были изданы отдельно ("Степные очерки") и выдержали два повторных, издания. В 1874 г. Левитов выпустил большую книгу "Горе сел, дорог и деревень", в которой были собраны произведения, посвященные изображению, разоряющейся пореформенной деревни и жизни деклассированного городского люда, населявшего так называемые "комнаты снебилью".
Творчество Левитова демократично. Левитов с любовью и лиризмом изображает быт крестьян, их нужду и горе, В ряде произведений Левитов выразил свою антипатию к барству и сельской буржуазии, к капиталистическому городу {"Накануне Христова дня", "Аховский посад", "Моя фамилия", "Расправа", "Уличные картинки — ребячьи учители", "Дворянка" и др.). Особый интерес представляет одно из лучших произведений Левитова — повесть "Накануне Христова дня", в которой можно отметить черты сходства с "Делом Артамоновых" Горького. Подобно Горькому (правда, не с таким глубоким, как у Горького, проникновением в сущность изображаемого) Левитов рисует в своей повести картину возвышения и вырождения купеческой семьи, строившей свое благополучие на беззастенчивой эксплуатации народа. Горький относил Левитова к числу талантливых писателей-демократов, незаслуженно забытых массовым читателем.
Умер Левитов в страшной нужде 4 января 1877 г.
Read an Excerpt
Зимой еще можно кое-как жить в Петербурге, потому что безобразный гомон многотысячных столичных жизней отлично разбивается об эти тяжелые, двойные оконные рамы, завешенные толстыми сторами, заставленные массивными цветочными горшками изнутри и запушенные инеем снаружи.
Доносится только в комнаты по петербургским зимам какой-то злобно шипящий, неразборчивый гул, напоминающий собою тот яростный сап, который издают два врага, когда они после ожесточенной свалки валяются по земле и употребляют последние усилия, чтобы хорошенько попридушить друг друга…
За исключением этого шума, внутренние апартаменты Петербурга совершенно тихи, и если в них временами и разыгрываются какие-либо драмы, то содержанием этих драм бывает непременно мерзость, таящаяся внутри комнат, а никак не залетающая в них снаружи.
Не то бывает летом.
Самым ранним утром, когда, как говорится, черти на кулачки не бились, жизнь большого города уже в полном разгаре. Валят целые орды разносчиков, криками которых так и давятся эти маленькие, тесные, напоминающие собою гроба, дворики, свойственные одному Петербургу.
— Сиги морские! Сиги! — глухим и унылым басом голосит рыбник. — Сиг-ги мор-рские!
— Слат-ткай лукк молодой! — скорыми дискантовыми нотками вторит ему молодая бабенка, изгибаясь под тяжестью большой плетеной корзинки, нагруженной пучками лука.
— Та-ач-чить ннажи, ножницы! — резко поет мальчишка-точильщик, опираясь на свой станок с грацией, решительно превосходившей ту грацию, с которою в известной песне опирался на свою саблю гусар, глубоко огорченный предстоявшей ему разлукой с милой особой.
— Сиги… — снова затянул было рыбник, но его возглас окончательно заглушён был другим возгласом, звонко хлестнувшим по маленькому, колодезеобразному дворику:
— Э-э! Сиги! Я тебе дам этих самых сигов, — кричало одно окно в пятом этаже, показывая в то же время людям, способным быть разбуженными этими криками, как в нем светится толстое разозленное лицо кухарки, стоящей за хозяйские интересы. — Поди-ка, поди-ка сюда! Вздымись к нам на лестницу. Ты какую нам рыбу третьеводня продал? Вот он тебя, барин-то! Вздымись! Вздымись!
Рыбник, видимо, не предполагал такого приглашения. Несмотря на обременявший его голову лоток с морскими сигами, он стремительно повернул налево кругом, и желание его исчезнуть за воротами большого дома было более чем очевидно.
— Иван! Иван! Держи рыбника. Барин его беспременно изнять велел, — кричит окно пятого этажа дворнику, старавшемуся навалить на свою спину страшную охапку дров. — Он рыбой вонючей торгует. Лови!
Иван живо и, очевидно, без малейшего сожаления сбрасывает с плеч своего вековечного утреннего друга — дрова и летит преследовать беглеца, с необыкновенным азартом приглашая к тому же всех встречавшихся по дороге любезных сограждан.
— Дер-ржи! Дер-ржи! Вот я тебя, расподлец! Вот мы тебя, раз-зтакой! Раз-зутюжим! Раз-зуваж-жим!
Гулко раздалась эта погоня за бежавшим рыбником. К голосу дворника Ивана присоединились другие, яростные, но, видимо, не понимавшие, в чем дело, голоса. Как буря, сплошно и неразборчиво ревели все эти или, несмотря на раннее утро, совсем уже пьяные рожи, или такие, на которых недоверчиво посматривали городовые, вооруженные револьверами.
— Где? Где? Н-не-ет, брат, у нас так не водится… Где мазурик? Поймали? Сцапцарапали? Ох-х! Я, я бы ему типериччи спросонков-то… Ух-х! И клеванул бы его, дьявола, для праздника. ...